Социология воображения. Дугин А.

Повторим кратко основные положения данного раздела.

В ходе многолетней работы междисциплинарного семинара «Эранос», сложившегося из единомышленников Карла Густава Юнга, были разработаны предпосылки для создания полноценной социологии воображения. Участники кружка «Эранос» подготовили теоретическую базу для того, чтобы рассмотреть основные моменты западноевропейской культуры не со стороны логоса, как это обычно делалось, но со стороны мифоса – со стороны бессознательного, воображения, mundus imaginalis.
Участник семинара «Эранос» и продолжатель данной научной традиции Жильбер Дюран выстроил на основании трудов крупнейших европейских интеллектуалов и гуманистов ХХ столетия сводную социологическую теорию. В центре этой теории лежит идея антропологических структур воображения.
В основании теории Дюрана находится концепция о первичности имажинэра (имажинэр – это одновременно воображение, воображаемое и сам воображающий). Имажинэр, который считался в рациональной традиции промежуточным и несамодостаточным явлением, расположенным между внешней реальностью и познающим субъектом, в этой модели берется за точку отсчета и рассматривается как базовая инстанция, конституирующая и внешний мир и познающего субъекта в ходе различных траекторий своего развертывания. Имажинэр – синоним коллективного бессознательного и области мифоса.
Дюран вводит концепцию антропологического траекта, под которым понимается инстанция имажинэра как реальности, предшествующей появлению объекта и субъекта. Траект есть все содержание бытия, по ту сторону траекта находится только смерть и пустое время, которое приближает траект к смерти. В диалоге со смертью имажинэр заполняет время содержанием. Это и есть жизнь, культура, мир, общество.
Имажинэр, по Дюрану, состоит из двух режимов и трех групп мифов. Два режима – диурн (дневной режим) и ноктюрн (ночной режим). Три группы мифов – героические, мистические и драматические.
Героический миф жестко противоставляет имажинэр (самого себя) смерти и времени и ведет с ним яростную борьбу. Это приводит к фиксации в цепочке особых операций, сюжетов и символов, связаных с разделением (диайрезис) и войной. Среди доминантных рефлексов младенца героический режим диурна соответствует рефлексу вставания (постуральный рефлекс). Героический режим диурна воплощается в архетипе воина и царя и отражает структуры мужского начала (мускулиноид).
Мифы мистического ноктюрна основаны на эвфемизме и трактуют смерть как несмерть (жизнь), а время -- как благо и покой. Они связаны с дигестивным рефлексом и памятью о внутриутробном состоянии. Мистический ноктюрн затушевывает остроту оппозиций между имажинэром и его антитезой (смертью), смягчает острые углы, соединяет вещи и явления внешнего мира в склейке «мистического единства». Это феминоидный режим. Обобщающей фигурой и символом мистического ноктюрна является образ Великой Матери.
Мифы драматического ноктюрна эвфемизируют оппозиции не столь радикально, как в ноктюрне мистическом, включая их в цепочку переменных циклических и ритмических фаз, где попеременно то смерть переходит в жизнь, то жизнь в смерть. Этому соответствует копулятивный рефлекс. Данная группа мифов сязана с циклом, движением, вращением и олицетворяется женскими божествами любви и лунных фаз.
Теория имажинэра Дюрана и выделение в нем трех групп мифов и двух режимов дает нам методологический научный аппарат для интерпретации логоса (в том числе социального логоса) через мифос. Так, сам логос в такой картине обнаруживается как продукт развертывания диайретического мифа диурна. На основании данной методологии мы получаем возможность фундаментальной реинтерпретации социологической науки с позиции социологии воображения.
Фигуры риторики отражают основные свойства режимов воображения и могут быть взяты в качестве языка мифоса, что позволяет еще более точно структурировать научный аппарат интепретации логоса через мифос и закладывает основы мифокритики и мифоанализа как нового научного метода социологии.
http://www.imaginaire.ru/content/dugin-sociologiya-voobrazheniya-razdel-ii-0

 

В основе героических мифов, которые формируют «режим диурна», лежит движение разделения. Поэтому Дюран называет эту группу диайретические мифы, от греческого слова «διαιρεσιζ», , то есть «разделение», «разделять». Это мифы разделения, расчленения, отсоединения одного от другого. Там, где в мифологии, а также в истории, социуме, рассудочной деятельности, культуре, психике мы имеем дело с операцией разделения, разъединения, «разведения по разные стороны», дифференциации, и особенно там, где это разделение мыслится необратимым, безвозвратным, радикальным, там вступает в силу группа героических мифов и соответствующий ей режим диурна(7).

Операция разъединения, разделения, расчленения является фундаментальным свойством реальности и воспринимающего эту реальность сознания. Само мышление устроено таким образом, что первичной и фундаментальной его деятельностью является именно различение, способность отделить в ментальной плоскости одно от другого.

Но диайрезис свойственен не только мышлению. Эмоции, ощущения, чувства, интуиции, и даже инстинкты, несут в себе те или иные модели различения – различения цветов, тактильных импульсов, звуков, состояний, запахов и т.д. Диайретический мифв самой общей форме является базовой матрицей, в которой воплощается это изначальное фундаментальное действие, свойство, явление. Диайрезис таким образом в структуре имажинэра представляет собой общее свойство и для рассудка, и для иррациональной деятельности, и для животных инстинктов.

 

Герой

 

Классическим носителем диайретического, разделяющего начала в мифологии является герой. Именно герой бросает вызов смерти, разрывает баланс привычного рутинного бытия, привносит в быт горизонты далекого, превращая обыденное в трагическое. Герой – тот, кто прорывает, разделяет, отсекает. В функциональном смысле героическое начало тождественно разделяющему началу, порождающему оппозиции, пары противоположностей, борьбу. Герой немыслим без сражений и столкновений с другими. Разделяя, он обязательно оказывается на той или другой стороне разделенного, увлекаясь привнесенной им сами дуальностью, составляющей сущность и судьбу героизма.

Дюран рассматривает «героические» и «диайретические» мифы как синонимы. При этом отсылка к диайрезису подчеркивает функциональный и концептуальный характер, а к фигуре героя – настрой и сюжетную канву мифа. Героизм является свойством дневного режима имажинэра.

Сюжеты битв, сражений, драк, преследований, нападений, поединков с противником, животным или мифичискими существами; образы солдат, воинов, военной техники, агрессивных врагов, нападающих хищников, кусающих и лязгающих зубами собак, волков, тигров, крокодилов, монстров и т.д.; сцены насилия, убийства, расчленения, разрывания на куски, а также дележа добычи, насильственного захвата в мифах, сказках, религиозных текстах, в искусстве и в сновидениях естественным образом развертывают многообразные вариации «режима диурна» Постуральность.

 

«Героический миф» соотносится у Дюрана с «постуральным рефлексом», рефлексом вставания младенца. Приблизительно в шесть месяцев человеческий ребенок начинает садиться, а к году -- вставать и пытаться ходить.

В развитии этой постуральной доминанты воображение оказывается в вертикальном отношении к миру. Здесь формируется психологический массив боязни упасть, но вместе с тем воля держаться вертикально и стремление подняться (границы подъема не определены – он может длиться бесконечно вверх, откуда устойчивая тема полетов в грезах и сновидениях, а также «асцензиональная психология»(8) .

Человек встающий, держащийся вертикально, оказывается лицом к лицу с миром. Он попадает в бесконечную череду дуальностей и различий – предметы, существа, зеркало, все требует безостановочных диайретических операций нарастающей интенсивности. Ребенок оказывается в роли героя, он учится разделять и нести ответственность за процесс разделения, становиться на ту или иную сторону, справляться с оппозициями и диадами (фигур, ощущений, чувств, звуков, ситуаций, мыслительных операций и т.д.), навязываемыми ему извне.

С началом хождения растет свобода рук и объем операций, которые можно осуществить с помощью тела и подручных инструментов. Для ребенка открывается дистанция – он может видеть дальше и слышать лучше благодаря свободе передвижения и освоению новых возможностей собственной телесности, становящейся все более совершенной и деятельной. Этому соответствует в зоне имажинэра символ руки, ноги, и особенно головы. Высоко поднятая голова ребенка, делающего первые шаги в вертикальном положении, начинает играет центральную роль в его самоосмыслении и, соответственно, в символическом ряду, сопровождающем постуральный рефлекс и его доминацию.

 

Рассмотрим две группы мифов режима ноктюрна – мистическую и драматическую.

К группе драматического ноктюрна Дюран относит формы радикальной эвфемизации. Эта группа мифов прямо противоположна героическим мифам диурна.

«Мистической» вторую руппу Дюран называет весьма условно, отталкиваясь от определения французского антрополога и социолога Л.Леви-Брюля о «мистическом соучастии» (фр. «participation mystique»), как конститутивном качестве примитивных обществ (точнее, общин -- Gemeinschaft), то есть о таком траекте, который постулирует непрерывную и органическую целостность всего (а конкретно единство воображения и смерти). В основе мистического подхода лежит идея единения, унификации, целостной нерасчленимости. Операция мистического единения является антитезой диайрезиса героических мифов: если мифы диурна ориентированы на различение, разрыв, разделение, дифференциацию, то мифы мистического ноктюрна, напротив, ведут к соединению, интеграции, утверждению связности, неразрывности, непрерывности, единства

Можно назвать главную установку мистического ноктюрна недвойственностью по аналогии с индуистским адвайто-ведантизмом.

В этой группе все то, что опровергалось, отбрасывалось, отрицалось, исключалось, принижалось, противопоставлялось режимом диурна, подлежит переоценке и переосмыслению в позитивном ключе и, следовательно, принимается, включается, реабилитируется, превращается в союзника и друга.Дигестивный рефлекс как доминанта мистического ноктюрна

 

В области рефлексологии доминантой мистической группы мифов режима ноктюрна является дигестивный (а также связанный с ним нутритивный) пищеварительный (и питательный) рефлекс.

В момент поедания материнского молока младенец проводит фундаментальную структурную операцию: он превращает иное в свое, в себя, абсорбирует и ассимилирует другое, нежели он сам. И это иное дает ему первые в жизни яркие положительные ощущения. В этом случае иное выступает не как смерть, но как мать, дающая грудь. Через кормление младенец воспринимает внешний мир как дружественный себе, как источник комфорта и наслаждения, как стихию, насыщенную положительными переживаниями, покоем, радостью, блаженством, жизнью.

Процесс питания появившегося на свет младенца четко связывается с пренатальными ощущениями зародыша, когда он пребывает в комфортной среде материанской утробы, питающей, баюкающей, охраняющей, дающей жизнь. Внутриутробное состояние концентрируется на получении питательных веществ с полным отстутствием дистанции. После рождения периоды кормления воспроизводят параметры пренатального комфорта. В этот период внешний мир снова превращается в материнскую утробу, становится безопасным, беспроблемным, а его дистанции и травматизмы отдельности расстворяются.

В этом состоит ядро мистического ноктюрна: внешнее мыслится как продолжение внутреннего, как источник радости и покоя. Когда дигестивный рефлекс становится доминантным, он подавляет все остальные и воспроизводит в имажинэре структурные параметры пренатального состояния. В этом случае смерть и время теряются из виду, интегрируются в общую картину блаженства.

Нутритивная доминанта сохраняется на всех этапах жизни и реактуализируется при каждом принятии пищи, а также в серии образов и архетипов, связанных с едой. Этот комплекс в целом в социальном и религиозном аспектах порождает широкий спектр табу, обрядов, обычаев, связанных с сакрализацией приема пищи. Мистический ноктюрн можно распознать и в религиозных учениях – там, где речь идет о слиянии, единении с Богом или с миром, а в философии -- об отождествлении субъекта с объектом, сознания с бытием, психики с материей и т.д.Режим матерей

 

Мистические мифы позитивно переосмысляют женское начало. Женское здесь значит благое, доброе, мягкое, нежное, положительно оцененное. Ночь нежна и свежа, а не страшна. Женщина – царица ночи.

Мифы мистического ноктюрна -- это «царство матерей», которое искал Фауст у Гете(11-1).

Сюда же относятся образы скандинавских норн или греческих парок, ткущих у корней мирового древа (или в Аиде) судьбу мира, и Параскева Пятница в русском фольклоре. Пряжа – это то, что связывает (одно с другим), форма единения, архетипический жест мифов мистического ноктюрна.

Мать – центральная фигура этого режима. Реактуализация внутриутробного состояния пробуждает структурный архетип отождествления мира с материнским началом, откуда развиваются мифы о Великой Матери, о «богине», в частности о Матери-Земле. Мать символизирует нерасчлененную целостность бытия, в котором отделение внутреннего от внешнего только намечено, траект замкнут на самого себя, а смерти, негатива, отрицания и оппозиций не существует. Эта идея подчеркнуто выражена в символе змеи, кусающей свой хвост – Оуроборос древних греков.

 

 

Глава 10. Режим ноктюрна 2 / драматические мифы

 

Драматический ноктюрн как умеренный эвфемизм

Вторая группа мифов, входящая в режим ноктюрна – драматические или синтетические мифы -- также подвергают фундаментальную оппозицию воображение(имажинэр)/смерть эвфемизации (поэтому они отнесены Дюраном к ноктюрну). Но эта эвфемизация отличается от группы мистических мифов и количественно и качественно. Количественно -- в том, что в данном случае эвфемизация не столь абсолютная, не меняет знаки на прямо противопложные. А качественно -- в том, что процесс эвфемизации развертывается по иному сценарию – через интеграцию негативного (смерти и времени) в общую синтетическую систему, где сохраняется и дуализм, и положительная оценка световых символов, и признается отрицательность ночных символов, но все в целом заключено в схему относительной диалектической сцепленности.

В этой группе мифов смерть ведет к новому рождению (воскресению), время – циклично (за прогрессом следует регресс, а затем снова прогресс), во всем доминирует дуальный ритм, лишь лишенный той бескомпромиссности, которая характеризуетрежим диурна.

Дюран называет эту разновидность ноктюрна драматической, потому что структура драмы состоит как раз в чередовании противоположных элементов – страдания и счастья, успехов и неудач, обретений и потерь. Каждая фаза драматического повествования влечет за собой фазу с противоположным знаком, что и составляет специфическую напряженность именно этого жанра. Такая же структура воспроизводится в этом режим имажинэра.

Другое название, предлагаемеое Дюраном – синтетический ноктюрн. Оно подчеркивает ту специфику обращения с парами противоположностей, которая характеризует эту группу мифов и архетипов. Противоложности здесь не приобретают характера альтернативной несовместимости (или/или) как в режиме диурна, но и не совпадают, как в режиме мистического ноктюрна. Они синтезируются, сохраняя свое отличие и определенную напряженность оппозиции, но при этом не сливаются вплоть до неразличимости.

Самый общий сценарий драматического мифа таков: умирание не окончательно, за ним следует новая жизнь (эвфемизм). Но вместе с тем сохраняется печаль утраты, напряженность поражения и трагизм верховенства времени и смерти. Однако фатальность времени и смерти релятивизирована и смягчена.

Копулятивная доминанта

Вторая группа мифов, входящая в режим ноктюрна – драматические или синтетические мифы -- также подвергают фундаментальную оппозицию воображение(имажинэр)/смерть эвфемизации (поэтому они отнесены Дюраном к ноктюрну). Но эта эвфемизация отличается от группы мистических мифов и количественно и качественно. Количественно -- в том, что в данном случае эвфемизация не столь абсолютная, не меняет знаки на прямо противопложные. А качественно -- в том, что процесс эвфемизации развертывается по иному сценарию – через интеграцию негативного (смерти и времени) в общую синтетическую систему, где сохраняется и дуализм, и положительная оценка световых символов, и признается отрицательность ночных символов, но все в целом заключено в схему относительной диалектической сцепленности.

В этой группе мифов смерть ведет к новому рождению (воскресению), время – циклично (за прогрессом следует регресс, а затем снова прогресс), во всем доминирует дуальный ритм, лишь лишенный той бескомпромиссности, которая характеризуетрежим диурна.

Дюран называет эту разновидность ноктюрна драматической, потому что структура драмы состоит как раз в чередовании противоположных элементов – страдания и счастья, успехов и неудач, обретений и потерь. Каждая фаза драматического повествования влечет за собой фазу с противоположным знаком, что и составляет специфическую напряженность именно этого жанра. Такая же структура воспроизводится в этом режим имажинэра.

Другое название, предлагаемеое Дюраном – синтетический ноктюрн. Оно подчеркивает ту специфику обращения с парами противоположностей, которая характеризует эту группу мифов и архетипов. Противоложности здесь не приобретают характера альтернативной несовместимости (или/или) как в режиме диурна, но и не совпадают, как в режиме мистического ноктюрна. Они синтезируются, сохраняя свое отличие и определенную напряженность оппозиции, но при этом не сливаются вплоть до неразличимости.

Самый общий сценарий драматического мифа таков: умирание не окончательно, за ним следует новая жизнь (эвфемизм). Но вместе с тем сохраняется печаль утраты, напряженность поражения и трагизм верховенства времени и смерти. Однако фатальность времени и смерти релятивизирована и смягчена.

Архетип танцора

Если в режиме диурна нормативным архетипом была фигура героя, воина, в режиме мистического ноктюрна – матери, то в режиме драматического ноктюрна – это архетип танцора (в расширительном смысле – художника, артизана, а еще более широко, всякого деятеля, занятого повторяющимися операциями циклического, кругового характера).

Танец есть выражение стихии ритма. В нем, как правило, наличествует симметрическое повторение движений, часто круговых, смена позиций, участие пар или ряда пар. В танце почти всегда есть сближение и удаление, чередование фаз, развертывание фигур по кругу.

Фундаментальность танца, его связь с глубинными архетипами имижинэра и базовыми рефлексами проявляется в том, что это явление встречается не только у людей, но и у некоторых видов животных. Так, широко известны брачные танцы птиц. Есть они и у волков, слонов, диких козлов, горилл, шимпанзе и многих других видов. В некоторых случаях танцы животных не менее изысканны и грациозны, нежели человеческие.

Ритмический танец есть ритуал связывания между собой противоположностей – мужчины и женщины, воображения и смерти (времени), наличия и отсутствия, ночи и дня. Но эта связь инакова по отношению к материнскому склеиванию всего в одно: два не становятся одним необратимо, их слияние несет в себе расставание, а расставание чревато новым сближением таким образом, что пара противоположностей постоянно меняется местами. Превалирование в одной фазе обязательно влечет за собой следующую фазу, где порядок меняется.

Танцы известны во всех типах обществ – от самых архаических до современных -- и составляют основу фундаментального языка социума.

Смерть и воскресение

В религиозно-мифологических сюжетах режим драматического ноктюрна часто встречается в форме повествования о смерти и воскресении – бога, героя, персонажа и т.д. Бог, герой или главное действующее лицо мифа или религиозного сюжета погибает (часто мучительно), спускается в ад, засыпает, становится жертвой злых сил. В вариантах это может быть исчезновение, пленение, заточение, превращение в животное или предмет, порабощение, похищение, потеря социального статуса, имущества или ценной реликвии и т.д. Но после определенного периода благодаря чуду или вмешательству другого героя он снова воскресает, поднимается из-под земли, оживает (сбрызнутый мертвой-живой водой), возвращается, освобождается, спасается, принимает первоначальный облик, восстанавливает социальный статус, утраченную вещь и т.д. Разновидности этого базового сюжета мифа бесконечны – от сказок и религиозных культов до сюжетных линий светской литературы или сценариев фильмов и бульварной литературы.

Через оптику драматического ноктюрна можно рассматривать природные явления (смену сезонов, циклическое движение светил – Солнца, луны, планет, звезд и т.д.), а можно толковать социальные циклы, исторические хроники, летописи, историю государств, обществ, цивилизаций и культур.

В модели «смерть-воскресение» заложены обе фазы цикла – восходящая и нисходящая, что предопределяет различные версии понимания времени (регресс, прогресс, вечное возвращение).

Мессианские и эсхатологические сегменты религиозных учений (в иудаизме, христианстве, исламе, но также в буддизме – Будда; в индуизме – десятый аватара, Калки; в германском язычестве – битва богов и возвращение Бальдура и т.д.(15-3)) имеют к этому режиму самое непосредственное отношение.

Номенклатура символов драматического ноктюрна

Типичными символами синтетических мифов Дюран считает:

  • крест, круг, колесо, спираль, лабиринт, любые круглые предметы;

  • прорастающее зерно, злаковые растения, сезонные всходы, дерево, куст, стебель, цветок, созревание;

  • все виды циклов – сезоны, времена года, астрономические циклы;

  • искусства и их атрибуты (краски, кисти, музыкальные инструменты), маски;

  • эротический символизм во всем его многообразии, боги и богини любви, оргии;

  • огниво (для добывания огня);

  • улитку, раковину, медведя, барана, кролика;

  • колесницу, средства передвижения, путешествия;

  • все виды дуальной симметрии вдоль вертикальной оси, близнечные мифы, удвоение (редубляция), симметричную организацию пространства (по сторонам света).

Образцом драматического дуализма является китайский символ «инь-ян», который может быть рассмотрен как наиболее полное и общее выражение данного режима имажинэра.

Часто в сюжетах мифов мистического ноктюрна тот, кто был проглочен, сам проглатывает того, кто его проглотил. В этой взаимозаменяемости агрессора и жертвы, возможности поставить поедаемого и поедающего в обратную ситуацию, легко поменяв роли, проявляется работа эвфемизации, стремление уравновесить, гармонизировать отношения между существами, между культурой и природой, человеком и животным (растительным) миром.

В религии это приобретает культовые черты жертвоприношений, когда в цепочку люди-звери (или продукты растительного происхождения) включается дополнительные звено – боги, духи и т.д. Все едят всех. Вкушение плоти Бога – причастие. Но в то же время Богу приносятся в жертву животные или растения (в некоторых культурах – люди). Но и люди становятся пищей для животных (в инициатических ритуалах), так что цепочка поглощений (проглотов) замыкается.

У Проппа(13) приводится широкая номенклатура сказочных и мифологических сюжетов, связанных с проглатыванием людей (других персонажей – например, в сказке «Волк и семеро козлят») и их безболезненным возвращением из чрева целыми и невредимыми, после чего пара меняется местами и убивают и съедают того, кто ранее проглотил героя. Библейская история о путешествии Ионы во чреве кита – отголосок этой серии мифов мистического ноктюрна.

Мальчик-с-пальчик

Еще одна характерная черта мистического ноктюрна – миниатюризация. Если диурн гипертрофированно завышает масштабы вещей, событий, явлений, то мистичсекий ноктюрн гипертрофированно их занижает. Делая вещь или явление миниатюрными, ноктюрн снимает таким образом заложенную в них опасность, агрессию, угрозу, укрощает их, обезвреживает, включает в утробную пацифистскую дрему. Когда вещь становится маленькой, она перестает быть внешней и угрожающей, и ее можно интегрировать, включить в разряд подручных и привычных предметов.

Отсюда многочисленные сюжеты про маленьких человечков – гномов, карликов, лиллипутов, гомункулов. Мальчик-с-пальчик, Мужичок-с-ноготок или Покати-горошек относятся к этой категории.

В минимализации проявляется женское (материнское) видение мира: другой воспринимается как ребенок, как нечто маленькое, требующее заботы, защиты и ласки и вместе с тем неопасное и послушное. Отсюда уменьшительно-ласкательные суффиксы в разговорной речи как филологические формы работы ноктюрна.

С помощью символического уменьшения (лиллипутизация как эвфемизм размерности) женщина укрощает буйную природу героического начала, (мускулиноидность), справляется с вызовами окружающего мира.

Номенклатура символов ночи

К образам и свойствам мистического режима имажинэра Дюран относит:

  • материальность, конкретность, чувственность, опору, плотность, субстанцию, экскременты, глину, землю, почву;

  • пищу, напитки, питание, кормление;

  • обладание, богатства, деньги, драгоценности, ценности;

  • жилище, убежище, пещеру, центр, внутренние строения, очаг;

  • воду, море, влагу;

  • могилу, колыбель, вместилище, корабль;

  • яйцо, молоко, мед, вино;

  • краски, покрывало, мантию;

  • живот, чрево, гениталии, утерус;

  • большинство женских персонажей религии (Великая Мать, богиня и т.д.);

  • дитя, карликов, эльфов т.д.

По логике ноктюрна эти символические ряды могут выступать в мифах как синонимы, что порождает бесчисленные фигуры и сюжеты, имеющие сходное функциональное строение. Эта систематизация открывает широкие возможности для классификации фольклорного материала, дешифровки мифов, диагностики психических и психологических расстройств. В то же время она может быть применена и к сфере социологии в самых различных ее аспектах, что мы и покажем в дальнейших разделах.


Возврат к списку